– Пожалуйста, не размахивайте сумкой – там лежит кошелек.

Он не нашелся что ответить; кровь прилила к лицу, как тогда, когда его осматривал сержант. Он взглянул на нее и увидел, что ее глаза смеются.

– Видите, я доверила вам все свое состояние, – сказала она.

Тайхман попытался придумать ответ, что-то вроде: «В вашем кошельке не может быть много денег – что-то он больно легок». Но тогда она может ответить: «Банкнот в тысячу марок совсем ничего не весит», – и он опять окажется в дураках.

– Впрочем, вряд ли это можно назвать состоянием, должна вам признаться. С такими деньгами вы далеко не уйдете. Но я уверена, что вы и не захотите уйти. А теперь расскажите мне, что сказали ваши друзья, когда узнали, что вам придется сопровождать меня.

– Конечно же они мне позавидовали, – признался Тайхман.

– Когда вернетесь вечером домой, скажите им, что завидовать было нечему.

Она произнесла эти слова так, как будто это само собой разумелось. Но у Тайхмана создалось ощущение, что она и сама в это не верит.

– Пойдемте немного быстрее, а то опоздаем к началу. Я хочу посмотреть выпуск новостей. Или вы устали? У вас же сегодня утром были стрельбы, правда?

– Да, фрау Вегенер. Но я не устал. От стрельбы не устаешь.

Она принялась задавать ему вопросы, и он неожиданно для себя заговорил о том, как их кормят. О селитре он не упоминал, зато рассказал о червях в капусте. Еда, конечно, неплохая, но какая-то безвкусная; на обед дают много, но времени на еду выделяют мало, а после тренировки ужасно хочется есть.

Фрау Вегенер ужаснулась, услыхав о червяках, и обещала сообщить об этом мужу. Тайхман сказал, что делать этого не стоит – он не хочет, чтобы она думала, будто он завел с ней этот разговор только для того, чтобы она передала его мужу.

– Я знаю. Но должна же быть какая-нибудь польза от нашей прогулки для вас и ваших друзей.

У кинотеатра она дала ему деньги, чтобы он выкупил билеты, пока она займется покупками. Но когда он подошел к кассе, какой-то офицер велел ему встать в очередь. Тайхман хотел было сказать ему, что билеты заказаны его ротным командиром и ему надо только заплатить за них, но какое-то странное чувство заставило его подумать, что если у него не будет билетов, когда вернется фрау Вегенер, то ей самой придется их выкупать, и эта мысль почему-то доставила ему радость.

Когда фрау Вегенер вернулась, он все еще стоял в очереди. Она подошла к кассе и забрала билеты. Их места оказались в ложе. Служитель не хотел пускать туда Тайхмана – в кинотеатре было всего две ложи, и они предназначались только для офицеров. Тогда фрау Вегенер послала за управляющим. Когда она разговаривала с ним, Тайхман увидел, что глаза у нее зеленые, как у кошки.

Они заняли свои места, и она вручила ему пакетик с маленькими булочками с изюмом.

– Только ешьте тихо.

Они сидели в левом углу левой ложи. Тайхман делал вид, что смотрит на экран, а сам украдкой разглядывал ее профиль. Фильм был смешной, и зрители смеялись. Фрау Вегенер тоже смеялась, а когда кидала взгляд на Тайхмана, он делал вид, что смотрит на экран, и тоже смеялся вместе со всеми, но, когда она поворачивала лицо к экрану, снова начинал разглядывать ее.

Наконец, фильм закончился.

– Хорошая картина, – сказала фрау Вегенер, – но неужели она вас так увлекла, что вы позабыли о булочках?

– А можно я возьму их с собой в казарму? – спросил Тайхман.

– Хотите угостить товарищей?

– Да, – ответил Тайхман, радуясь, что она на него не смотрит.

По пути домой они обменялись лишь несколькими фразами. Матросы, мимо которых они проходили, наверняка удивлялись, как это ему удалось подцепить такую кралю, а сержанты ломали голову, почему это дама гуляет с нижним чином.

Часовой у ворот без слов пропустил Тайхмана и обратил внимание только на фрау Вегенер. Они прошли уже метров сорок, когда он, наконец, сообразил крикнуть:

– Пароль?

– Ради бога, крикните «Переборка», – подсказала фрау Вегенер.

Тайхман обернулся и крикнул:

– Переборка!

Он пошел было вперед, но вдруг заметил, что его спутница застыла на месте. Ее глаза загорелись и позеленели.

– Что случилось, фрау Вегенер?

– Ничего. Я кое-что вспомнила. А ну-ка, крикните, пожалуйста: «Катались бы вы лучше в своей ванне, придурки!»

До Тайхмана не сразу дошло. Но, осознав, что деваться некуда, он сказал:

– Вы же не жена командира порта!

– Да, но жена командира порта – моя хорошая подруга, и я была вместе с ней в лодке, когда вы нас обругали.

Он начал объяснять, что их ял должен был уступить ему дорогу. В качестве доказательства сослался на правила дорожного движения. Она выслушала его лекцию, не перебивая, а когда его аргументы истощились, спросила:

– Вы все сказали?

И тут только до Тайхмана дошло, что надо было сделать. Эта мысль уже мелькала в его мозгу, но он не хотел ее замечать.

– Сожалею, что нагрубил вам, и прошу прощения, фрау Вегенер.

– С этого и надо было начинать. Тогда бы вы могли обойтись и без лекции. Мне было бы очень неприятно осознавать, что вы знаете только правила дорожного движения и совсем незнакомы с правилами вежливости. Но забудем об этом. Честно говоря, я совсем не обиделась и не стала бы просить у вас письменного извинения.

– Знали бы вы, как трудно оно мне далось!

– Я вижу, вам с трудом даются самые разные вещи. Кстати говоря, ваше так называемое покаянное письмо было просто оскорбительным. Надеюсь, вы это понимаете?

– Да, понимаю.

– Моя подруга мне его показала. Скажу вам правду. Она собиралась прочитать это письмо своему мужу, но мне удалось убедить ее не делать этого. А то бы вам досталось. Только не делайте из этого далекоидущих выводов – я вас совсем не знаю.

– Все равно, спасибо вам.

– Забудьте об этом. Впрочем, благодаря этому письму я знаю, как вас зовут, господин Тайхман. У меня отличная память на имена. Вам надо было представиться с самого начала. Тогда я знала бы, с кем имею дело.

– Прошу прощения.

– Не стоит. Должна заметить, что после той истории вы изменились к лучшему. Я бы в жизни не догадалась, что вы способны оскорбить женщину. Но может быть, я ошибаюсь?

– Не думаю.

– А что вам еще остается?

Они рассмеялись.

Фрау Вегенер протянула ему руку:

– До свидания, господин Тайхман. Если я захочу научиться ходить под парусом, то приглашу в учителя только вас.

– Отлично и тысяча благодарностей.

– За что? За исключением кино, других удовольствий вы не получили.

Тайхман отошел уже на несколько шагов, когда она окликнула его:

– Эй, вы забыли свои булочки.

Он вернулся и забрал из ее сумки булочки.

– Вы забыли самое важное, – сказала фрау Вегенер.

Тайхман хотел ответить, что самое важное не это, но промолчал. Вместо этого предложил:

– Давайте я отнесу вашу сумку наверх.

– Благодарю вас, не надо. Вон идет мой муж.

– Ну как, все прошло благополучно? – спросил ротный.

– Да, господин капитан-лейтенант, – ответил Тайхман.

Ротный поцеловал жене руку и взял у нее сумку. Они стали рядышком подниматься по лестнице, потом Тайхман увидел, как на втором этаже закрылось окно.

Ночью он съел все булочки. Он съел их сам – медленно и тихо, чтобы никто не услышал; так прошла ночь.

Хейне провел шесть дней в лазарете. Одного было вполне достаточно; остальные пять он просто притворялся больным. Утром у него была температура 37,7, а вечером – 38,3. Он натирал термометр шерстяным носком, пока не получал нужную температуру, а когда к нему заходил доктор, кашлял ему прямо в лицо. На седьмой день утром он доложил о своем выздоровлении в канцелярию роты. Здоровье его настолько поправилось, что в тот же самый день он ухитрился одним из первых получить увольнительную в город, а в воскресенье участвовал в финальном матче батальонного чемпионата по гандболу.

Хейне собирался отправиться в Штральзунд вместе с Тайхманом и Штолленбергом. В два часа дня первая группа уходящих в увольнение подверглась проверке, но пройти ее сумел только Хейне. Тайхмана, Штолленберга, Бюлова и Шумермахера отправили переодеваться. Последние трое нацепили галстук-бабочку; галстук Тайхмана тоже не понравился сержанту. Хейне же заранее заказал себе галстук на резинке. Его не надо было многократно складывать, чтобы завязать узлом, достаточно было только застегнуть сзади резинку – и готово. У этого галстука был только один недостаток – если сержант случайно заметит, что он на резинке, то три дня гауптвахты обеспечено.